Ум (др.-греч. νοῦς, нус), смысловая сфера — это тождество бытия и мышления, совпадение бытия и его смысла, истина, непосредственное знание.
По словам А.Ф.Лосева, «античный ум есть прежде всего сама объективная действительность, но только данная... в виде такого бытия, которое само же соотносит себя с самим собой и со всем возможным инобытием» (Лосев А. История античной эстетики, т. 1. M., 1992, с. 542).
Сущность, которая в платонизме обозначается термином «Ум», в других философских школах обозначается понятием «дух» (пневма). Различие заключается в том, что понятие ума подчёркивает интеллектуальный аспект этой сущности (аспект мышления), а понятие духа — динамический аспект (аспект жизненной силы).
В Уме знание не дискурсивно, это не логическая связь понятий. Ум полностью интуитивен; в нём знание дано непосредственно-наглядно. Ум мыслит не последовательно, переходя от одной идеи к другой, а созерцательно.
Как это обнаружить в собственном опыте? Когда вы решаете задачу, вы, после того как прочитали условие, созерцаете это условие в своём уме как единую идею, и, "глядя" на эту идею, вы обнаруживаете в ней логические связи. Затем, на основании этой интуитивно данной картины, вы делаете логические выводы, которые излагаете дискурсивно, т.е. последовательно и раздельно. В этом и состоит разница между умом и рассудком. Ум созерцает, рассудок рассуждает. И рассуждать о чем-то можно только созерцая в процессе рассуждения тот единый смысл, из которого это рассуждение проистекает. Т.о., рассуждение — это всегда дискурсивное выражение интуитивно данной идеи, которую мы созерцаем.
Можно сказать, что ум — это недифференцированное мышление, а рассудок — дифференцированное. В данном случае недифференцированное не означает неразвитое. Напротив, ум — это максимально развитое мышление. Вся внутренняя раздельность и структурность смысла дана уму сразу и целиком, тогда как рассудок эту структурную цельность воспроизводит по частям во времени.
Наш ум и Ум
Фрагмент статьи Т.Сидаша из Послесловия к Пятой эннеаде Плотина
интонационные выделения в тексте — мои.
Что мы называем умом в нас, и почему вообще необходимо говорить об уме? — Этот вопрос является пограничным между психологией и ноологией. Ответ на него достаточно очевиден. Есть деятельность познания, собственно суждение как процесс, опирающееся на память, чувственные восприятия, законы суждения и вообще всё то, что выступает его предпосылками, а есть понимание — мгновенное схватывание результата суждения. Иными словами, есть поиск знания, а есть обладание знанием. Есть процессуальное мышление, есть мышление мгновенное, «не делящее времени», как сказал бы Аристотель. Понятно, что никакое суждение невозможно без понимания, причем поскольку мышление познающего есть мышление не знающего, а узнающего, то резонно предположить, что понимание есть мышление знающего, и всегда знавшего, и будущего знать субъекта.
Ясно, что этот «субъект» не актуализирован в нас, насколько мы мыслим во времени, и вместе с тем ясно, что в момент, когда он проявляется, временной субъект исчезает. Из времени моменты актуализации ума в нас видятся именно моментами, мгновениями, однако, если взять этот момент, это состояние для себя, то никакого иного мышления для этого мышления не налично, т. е. в момент понимания мы понимаем непосредственно, имея суждение свернутым и лишь возможным, в процессе же суждения, само понимание — лишь возможность.
Это очень просто пронаблюдать: вот, допустим, загадка или кроссворд, или еще что-нибудь, где перечисляются условия, признаки и т. п.: например, древнегреческий философ, четыре буквы, первая П, последняя Н... тут вы, конечно, догадываетесь — Платон, и вот сам этот момент догадки есть именно момент, мгновенное схватывание того, о чем идет речь (нет нужды говорить о том, что, недослушав, вы схватили не то, и речь шла о Плотине, — смысл и способ происшедшего с вами от этого нисколько не изменяется). Понимая это, вы мыслите Платона, не шесть букв, не древнюю Грецию, когда же вы мыслили шесть букв и Грецию, вы еще не мыслили Платона: в одном случае возможностно присутствуют условия, в другом — результат, в одном случае налично рассуждение, в другом — понимание.
Понятно, что если посмотреть на процесс познания с точки зрения ума уже знающего «субъекта», то для него это познание будет лишь припоминанием, о чем и говорил повсюду Платон. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это выражение было чересчур удачным, поскольку для такого мышления нет ничего прошлого и, следовательно, нет памяти, и значит, нет как рассуждения, так и припоминания, о чем и пишет Плотин (напр., в Энн. V. 8. 7; VI. 7. 3). Итак, поскольку понимание (Плотин часто говорит «созерцание» или «схватывание») отлично от расчета и рассуждения, мы должны говорить об уме в нас — в отличие от рассудка.
У этого вопроса есть и другая сторона: всякое рассуждающее мышление остается внешним своему предмету, если предмет дается этому мышлению благодаря орудиям этого мышления, чувствам, памяти и т. д. Очевидно, что в случае даже нашего понимания, не само понимание может быть ложным (есть древнегреческий философ Платон), но его применение (в данном случае речь идет о другом мыслителе). Ясно, что если мы возьмем истинное понимание, понимание как таковое, лишенное всякого применения, то его предмет и оно само будет одним и тем же. Уже когда рассудок делает себя своим предметом, т. е. достигает самосознания, поскольку его предмет есть не что иное, как он сам, а сам себе он дан без всяких орудий, непосредственно, тогда его предмет не внешен ему, и бытие и мышление, в данном случае, есть одно и то же, пусть даже речь идет пока о таких скромных вещах, как, например, закон тождества.
Но если обращенный к себе рассудок мыслит то, как он мыслит, то и обращенное на себя понимание понимает, как оно понимает; и если рассудок, в результате обращения на себя, познает, что обладает свернуто и в виде законов всеми результатами своего мышления, т. е. всеми мыслимыми дискурсивно вещами, то обращенное к себе понимание понимает, что оно само есть все вещи, понимающие себя. Это и есть Ум, уже не «наш», не являющийся в чем-то частном, но сущий в себе и для себя, являющийся как в том, что мы называем здесь внутренним, т. е. в душе и рассудке, так и в том, что мы называем здесь внешним, т. е. в космосе и других душах.
Очевидно, что даже «наш ум» не настолько «наш», чтобы усилием нашей воли (рассудка) мы могли предписывать ему законы (напр., 2x2=5), не настолько «наш», чтобы мы могли сказать ему «работай» или «побудь еще»; но когда низшее — то, что собственно и есть, в обычном смысле слова, «мы», становится консонантным ему, он является в нем как форма этого низшего или достигшая действительности его возможность, не будучи формой чего-либо иного в себе, но самим Умом. Поэтому мы постоянно пользуемся Умом, но не обладаем им (иными словами, Ум всегда есть в нас в возможности, но не всегда и не у всех в действительности). Напротив, Ум, даже «наш ум», нисколько не нуждается в «нас», и никоим образом не использует «нас» (ради чего бы это?), но, напротив, обладает нами, т. е. удерживает нас в бытии как таких именно живых существ, какими мы себя благодаря ему делаем.
Взглянем теперь на сферу собственно религиозных феноменов с точки зрения учения об Уме. Понятно, что все виды магии, мантики, пророчеств и откровений в «субъекте», чудес, сверхъестественных (да и естественных) событий в «объекте», возможны только благодаря наличию всего в Уме — и как сущего, и как понимающего, знающего себя сущего; однако же, ясно также, что все эти формы жизни осуществляются в ином, а не в самом Уме, что они уже несколько омрачены частичностью, неведением и материей, и потому все они ниже Ума и суть формы не умной жизни, но жизни душевной, прорывающейся сквозь чувственный мрак. Они не могут иметь ценность в себе, но только в том, что само есть чудеснейшее чудо, первое Сущее и первый Мыслящий. Потому Плотин и было достаточно равнодушен к собственно религиозному.